А. Ковшарь - Тропинки в загадочный мир [с иллюстрациями]
Но вернемся к косокрылу. Он вскоре освоился и стал предъявлять права на самку. В своем великолепии он не уступал хозяину. Его отличало от него только чуть-чуть торчавшее вверх крыло, что совершенно не мешало ему совершать сложные маневры в клетке: прыгать, подлетывать и лазить по тростнику, по сеточным стенкам. Самка, кажется, между ними никакого различия не делала. Как тому, так и другому она оказывала обычные знаки внимания: чистила головку-одуванчик, усы.
Жили синицы до поры, до времени мирно. С наступлением темноты все три птицы вместе устраивались в гнезде. Кстати, стадность синиц сказывается и в этом — они спят всем миром. Когда в клетке короткое время жили две пары, то в одно относительно небольшое гнездо укладывались на ночь сразу четыре птицы и спали в нем, тесно прижавшись друг к другу. Но что же все-таки произошло с нашим «треугольником»?
Однажды начались распри, причем с момента устройства птиц на ночлег. Один из самцов тоскливо слонялся по клетке в одиночестве. Если бы это был косокрыл, а то хозяин! Стало ясно, косокрыл начал теснить законного владельца, хотя до самой темноты роли самцов менялись: то один, то другой завладевал гнездом-домом...
Чем питались синицы? Что обычно входило в их новое «меню»? Это — яйцо вареное и сырое, пшено, рубленое сырое мясо и всякая мелкая живность, собранная при косьбе сачком. Особенно они любят комаров-звонцов. Причем ловят их разлетающимися из кормушки на лету, склевывают со стенок клетки. Даже приспособились ловить залетающих мух. Самка к тому же предпочитает мелких голубых стрекоз, которых быстро тащит в уголок и ест, повернувшись спиной к тут как тут прискакавшему самцу. Я приручил птиц брать мух у меня из рук.
Велика подражательная способность синиц. Увидев, например, что одна из птиц требушит какой-то корешок — то же самое проделает с этим корешком и другая.
Интересна также их особая манера разгребать мусор, землю. Если курица гребет лапами поочередно, синица сразу двумя: прыжок вперед — и гребок назад, снова прыжок — и опять гребок.
Несколько раз хозяин усаток строил им гнездо, чтобы стимулировать размножение. Самец даже пытался его достраивать, но безрезультатно: яйца в гнезде так и не появились.
Вскоре владелец «прекрасной пары» уехал в город и увез своих питомцев, чтобы в условиях городской квартиры продолжить опыты по их размножению. Предпосылки к этому были заложены на Сорбулаке. Но об этом, как и о многом другом, подмеченном им в жизни усаток, Саша, по-видимому, когда-нибудь расскажет сам. А рассказать есть о чем!
Общительная сорока
О песках Тосумах я слышал давно от своих коллег. И вот представилась возможность побывать здесь самому в составе комплексной экспедиции Института зоологии в 1983 году.
Тосумы — изолированные пески шириной до 15 километров, протянувшиеся вдоль левого берега реки Тургай на 50 километров. Своеобразие им придает необычная для песков растительность. Представьте себе песчаный массив с рощицами тополя, березы, ивы в межбарханных понижениях. А самое примечательное — это песчаная арча (можжевельник казачий). Вершины отдельных барханов покрыты ее густыми стелющимися зарослями. Когда продираешься сквозь них в жару, тебя обволакивает смолянистый свежий запах арчи, и создается впечатление, что ты находишься в горах, а не в раскаленных песках.
Две недели жил я в полном одиночестве в тугайных зарослях реки Тургай около села Акшиганак, изучая здешних пресмыкающихся. Свою палатку я удачно замаскировал, «вписав» ее в густейшие ивняки надпойменной террасы. Но все же, побаиваясь за казенное имущество (по берегу проходила дорога), я старался, уходя в маршруты, не оставлять следов к своему временному дому. Встреч со зверем не страшился, хотя единственным моим «оружием» был фотоаппарат.
В песках попал в одно место — сплошные волчьи следы. В надежде увидеть волков я ежедневно вечером ходил с биноклем на высокий бархан поблизости. Но увы! В это время они ведут скрытный образ жизни. С волками не встретился, зато подружился с сорокой, которую нарек Феней.
Зимой в Ботаническом саду Алма-Аты я пытался установить контакт с этими осторожными птицами, но безуспешно. И неожиданно на Тургае, за тридевять земель от дома, встретилась мне эта «коммуникабельная особа». Она — оригинальный индивид из нескольких десятков ей подобных, живущих рядом. Ее я сразу приметил и потом узнавал по своеобразной метке — кисточке на самом длинном пере хвоста.
Феня настолько прониклась ко мне доверием, что спокойно «садилась» обедать со мной за одним столиком, менее, чем в полуметре. Брала со стола лакомый кусочек даже тогда, когда я в упор наблюдал за ней. Правда, трапезничать рядом она не решалась. Удалялась, когда нужно было припрятать взятый кусочек.
Или представьте такую картину. Заросший человек сидит за столиком и что-то пишет. Рядом пристроилась и с любопытством следит за ним сорока. Но вскоре, вероятно, монотонное, неторопливое занятие человека навевает на нее дрему... Тихо... сытно... жарковато! Сорочьи глазки сами закрываются, клюв приоткрывается, и она начинает клевать «носом». Человек спокойно может дотянуться до нее рукой. Но он дорожит доверием птицы.
В моем присутствии она чувствовала себя хозяйкой лагеря. Это продолжалось до тех пор, пока сорочье племя не выследило Феню и не узнало место ее, по-видимому, таинственных отлучек. «Крадусь» я однажды к своему убежищу, смотрю, нет ли людей поблизости, ступаю особым шагом по траве, чтобы не набить тропу, и слышу сорочий гвалт. Это первый признак — в лагере людей нет. А там пять-шесть сорок.
Затем нашествие птиц в мое отсутствие стало регулярным. В их стае Феня вела себя менее уверенно. Хорошо это было заметно во время «сиесты». Я тихо лежу на топчане под марлевым пологом (сороки меня не видят) и сквозь открытый вход палатки наблюдаю.
Феня суетится и нервничает за свои тайники. А гости беспардонны: снуют по всему лагерю и, видимо, наблюдая за реакцией Фени, чувствуют, где «горячо», то есть припрятан лакомый кусочек. Заходят в палатку, шарят под топчаном, теребят шнурки на обуви, что-то склевывают с крышки казана. Феня может повлиять только на одну птицу щенячьего возраста, но самую нахальную. Та прямо-таки не отстает, всюду сует свой сорочий нос. Но стоит Фене на нее «замахнуться», та сразу приседает, распускает крылья, широко раскрывает клюв и пищит. И все. В лучшем случае Феня отталкивает ее лапами. Двух пришлых, мне кажется самцов, я сразу примечаю по внешности: это длиннохвост и красавец. Последний похож на аристократа — какая осанка, какой белоснежно-черный наряд, как все уложено и прилизано!
